Читать онлайн книгу "Кондитерская Лавка"

Кондитерская Лавка
Ольга Грин


Где-то в параллельной вселенной ты, который не ты, грустно попивает чай с бубликами и мечтает о твоей жизни. И вдруг…вы встретились. Добро пожаловать в "Кондитерскую Лавку", место, которое способно организовать самые замысловатые чаепития.





Ольга Грин

Кондитерская Лавка



От автора

Здравствуй, мой друг.

Ты попал в фантасмагорийно-саркастический идиотизм. В мир, где не будет уныния и обычности, а главный герой – это ты, окруженный своей нормальностью.

На протяжении всего чтения ты, очевидно, будешь задавать как минимум два основных вопроса: «эээ… чё?» и «почему так?». Ответы на них очень просты: «ничё» и «потому что потому».

Это произведение призвано тебя развлечь и навести на ряд очень простых и очень умных мыслей, до которых ваш покорный (но не очень) слуга добралась в неприлично солидном возрасте.

Поэтому отключи логику, запасись сладкими пончиками, ляг поудобнее и приготовься впиться в горло своей хныкающей и порядком поднадоевшей меланхолии.

Погнали.




Глава 1





Девушка с глазами цвета янтаря.


Этот день, впрочем, как и все остальные, был самым что ни на есть обычным. И, как обычно, этот обычный день обещал закончиться самым наиобычнейшим образом.

Ранняя весна. Время тоскливой безнадеги. Ветер колючий, тротуары скользкие, мир серый, настроение убогое. А в малюсеньком городе, чей облик составлен из угрюмых советских зданий, облезлых стел, тусклых витрин и дохлых мух, весна имеет особый, покрытый плесенью шарм. Благо, работа у меня не из скучных. Но именно сегодня, в понедельник, когда глаза и без того воспринимают лишь черное, белое и пыльное, а на желание жить солидными ягодицами усаживается желание спать, мне довелось попасть на одно из самых унылых мероприятий в своей карьере.

Вот она я. Сижу в углу библиотеки на стуле, нервно качая ногой и постукивая микрофоном с надписью «Гор-ТВ» по колену. Представьте себе здоровенную соплю, которая никак не может отлипнуть от вашей руки. Вы пытаетесь снять ее другой, а сопля прилипает уже к ней. Вы пытаетесь стряхнуть ее, а она не стряхивается. Воды под рукой нет, вы в парадном пиджаке, вытереться не обо что, а через пятнадцать секунд вам уже надо протягивать ладонь какой-нибудь важной шишке. Вот примерно такого уровня раздражение, граничащее с бешенством, я сейчас испытываю.

Ядовито осклабившись, мне светила перспектива готовить обстоятельный телесюжет, главным действующим лицом которого станет некий двадцатилетний Илья Баранов, чей фантастический талант основывается на чудовищной рифме, пародийном отношении к ритму, дикой картавости и скребущем носом о потолок чувстве собственной важности. Его двенадцатистраничный том стихотворений под названием «Вечная любовь», который он сегодня презентует, опубликовал, наверное, сам дьявол, черпающий вдохновение в рвотных позывах читающих сие месиво эстетов.

И вот Баранов взял в руки гитару. Мой глаз задергался. Топор. Мне нужен топор, уголовный кодекс и адвокат.

«Снимать»? – жестом спрашивает меня оператор, кивая на нашего героя, затянувшего тоскливую песню о безнадежном поиске музыкального слуха, затерявшегося в руинах ненависти к слушателям. Или о любви. Я не вслушивалась в слова.

Я кивнула и попыталась оглохнуть.

А народу, видимо, нравится. Надо же, какие одухотворенные лица, словно каждому дали по пять тысяч перед концертом.

– Оуооооуоооо, биться за любоооооувь! – выл Баранов, уничтожая все доброе и нежное в моей душе, – даааай мне пгикоснуться к тебееееее!

Пытка закончилась через шестнадцать минут и тридцать четыре секунды. За это нелегкое время мы узнали о подробностях всех оттенков любовной муки маэстро, безответной страсти и горечи расставания. А еще родители были против его занятий творчеством, твердили об отсутствии таланта, заставляли все бросить и пойти по стопам отца – учиться на ветеринара. Я пробежалась глазами по читальному залу в поисках урны для сбора средств на установку памятника этим святым, мудрым людям, готовая пожертвовать все свои сбережения. К сожалению, таковой нигде не оказалось. Смысл данного мероприятия был потерян окончательно.

– Добрый день! Прекрасное выступление! Можно ли вас на пару слов? – изрыгнула из себя я по окончании концерта, обращаясь к Баранову и кивая в сторону оператора.

Вот и все, что, собственно, нужно знать о моей работе. Нельзя иметь свое мнение, нельзя с воплем выбегать из зала, крича «отрежьте мне уши и заткните его кто-нибудь!», и пинать никого тоже нельзя. Даже за дело. Обидно.

Безысходность. Не менее пронизывающим своей безысходностью обещал стать вечер, ибо меня ждала встреча с огромными чёрными и печальными глазами моего благоверного. Ибо его принцип жизни заключался в бесконечной скорби о бренности бытия и невозможности вывести желтые разводы с белых рубашек. Встречаемся мы всего две недели, похожих на вечность, умноженную на бесконечность, и за это время у нас успело произойти столько невероятного, грандиозного ничего, что выть хочется. Основные характеристики Вити – апатия, еще больше апатии и большая кучка апатии сверху. Это я выяснила уже на второй день свиданий.

Я пробовала вывести его из депрессии. Мы катались на аттракционах, играли в лазертаг, ходили на выставку кошек и даже дрались подушками. Депрессия не ушла, зато я узнала, что у него ко всему прочему плохой вестибулярный аппарат, астма, а также аллергия на шерсть и пух. Наверное, зря я организовала все мероприятия в один день… надеюсь, он не подумал, что я хочу его убить.

К чему у меня есть безусловный талант, так это к ловле фриков и притягиванию нелепостей. Уж не знаю в чем проблема: в моем добродушии или идиотизме.

В шестнадцать лет я пристрастилась к панк-року и ходила под ручку с тощим зеленоволосым и увешанным цепями ящером, которого на самом деле все называли Ящер.

В двадцать мне повезло подцепить странного ударника. Ударники – в принципе странные, страннее их только басисты. Но этот был предводителем армии странных ударников. Так сказать, совсем ударенный. Чтоб вы понимали: у него в ванной плавал крокодил по кличке Рыжий, он оторвал домашнему тарантулу две лапы, потому что «лишние», и он свято верил в то, что вокалист группы Tokio Hotel действительно девушка. Последнее меня добило окончательно, когда я застала его за рукоблудством в отношении постера вышеупомянутого.

Ну, и, наконец, мистер Скорбь-2022 – Виктор. Надо признать, что из всех моих приятелей он – самый адекватный. К сожалению, бодрости его духа хватило ровно до момента, когда он озвучил предложение официально встречаться. После чего эпично слег с гайморитом.

А тем временем сюжет о мальчике-поэте-гитаристе-о-боги-мне-пришлось-слушать-его-еще-раз при написании подтекстовки получился довольно смотрибельным, если наслаждаться им, не включая звук. И, возможно, видео тоже.

За стеной моего кабинета безудержно вопил Кипелов. Его фанат – нефор Володя – присоединился к нашей журналистской братии и сестрии полтора года назад, и с тех ни на минуту не прекращал испытывать барабанные перепонки своих коллег на прочность. Его всей душой понимала лишь я, пребывающая где-то посередине между любовью к КиШу и Григорию Лепсу, и шеф-редактор Анатолий, не представляющий жизни без соляков AC|DC. Катализатором нашего музыкального союза выступила моя соседка по кабинету, таращившаяся от творчества Ольги Бузовой. Однажды мы реализовали заговор: закачали на ее компьютер сборник Suicide Silence, переименовав все песни под треки ранее обозначенной звездной барышни, выставили динамики на максимум и в полной мере насладились результатом. Мы даже смонтировали маленький корпоративный фильм с эффектом слоу мо, главным героем которого стало искажающееся в ужасе лицо, заторможено вопящее «Аааааа!».

– Алиса, хочешь шоколадку? – проорал Володя, резко открыв дверь в мой кабинет и добавив примерно 148 седых волос моей голове.

Володя всегда орал. Видимо, для того, чтобы Кипелов гордился им.

– Хочу! – заорала я в ответ и бросила в него блокнотом. Не попала. Дверь закрылась, а когда отворилась вновь, мне в затылок прилетел увесистый кокосовый батончик.

Я уже говорила о том, что только работа не дает мне умереть от скуки в этом городе. Поправлю высказывание: только работа и вот эти безумные люди, окружающие меня и швыряющиеся шоколадками.

Очередной рабочий день подошел к концу, и я, предусмотрительно выключив телефон, собралась домой. Голове нужен свежий воздух, и, конечно, отсутствие контакта между мозгом и речами депрессивного Вити. Я бросила телефон на самое дно своей сумки.

Ничто не может быть более успокаивающим, чем прогулка по нашему городу, где не происходит ничего. Даже ДТП здесь случаются где-то раз в три месяца. И то последнее произошло потому, что переходящая дорогу бабушка вдруг решила остановиться посреди пешеходного перехода и пересчитать количество картофелин в целлофановом пакетике, что она несла из близ расположенного овощного магазина. Она выронила одну на асфальт, а обруливающий бабулю велосипедист, наехав на клубень, не справился с управлением и бухнулся на капот иномарки, честно ожидающей завершения маневра нерасторопного пешехода.

Ну, а в целом изо дня в день и из года в год в нашем городе все происходит по кругу. Унылые люди уныло ходят по унылым тротуарам, автомобили уныло ползут по унылым дорогам, события разворачиваются по одной и той же схеме, по одному и тому же сценарию, написанному еще в 1989 году. Стабильность.

Обычно в это время из уличных динамиков доносятся звуки флейты, «Одинокий пастух» всегда в тему в серое демисезонье – отлично мотивирует на размножение богемного алкоголизма, рождающегося в свете одной лампы под шум дождя в процессе декламации Бродского. Но сегодня что-то пошло не так. То ли на ГИСе сменился диджей, то ли он застрелился от безнадеги, но старое-доброе «Hush Hush» впервые заставило меня отказаться от наушников и вперить взгляд в танцующих на остановке студентов. Я оглянулась в поиске бьющихся в истерике сотрудников мэрии, спускающих стаю питбулей на дерзких нарушителей общественного спокойствия. Один из них, ударившись оземь, лихо навернул нижний брейк. Как ожидалось, прохожие сторонились осмелившихся радоваться танцоров, кто-то даже бросал им ворчливые рекомендации, типа «лучше бы работу нашли, бездельники».

И тут раздался звонок. На мой выключенный телефон. Я даже не сомневалась кто это там на связи – Витя, с присущей ему навязчивостью изнемогающего от жажды комара, мог дозвониться мне даже на утюг. Но в данном случае я, скорее всего, просто нажала на кнопку «перезагрузить», а не «выключить». Все мистическое всегда имеет логичное объяснение.

– Алло, зайчонок, – слюняво-ванильно поприветствовал меня мой благоверный.

– Ээээ… привет. Котик, – ответила я. Один из тараканов в моей голове апатично икнул.

– Ты еще не вышла с работы? Я уже здесь, на остановке! – радостно щебетал он, – сегодня же ровно две недели наших отношений!

Сношений. Сношений с моей несчастной психикой, подумала я, подбросив пончик своему внутреннему интроверту.

– … и я бы хотел сводить тебя в одно отличное место! – продолжил Витя, – о, я тебя вижу!

Витя возник также внезапно, как диарея после литра кефира. Иногда мне кажется, что по карманам у него распихан какой-нибудь летучий порох, позволяющий лихо перемещаться по точкам моей персональной гугл-карты, иначе как еще объяснить две очень загадочные вещи: как он меня находит и почему у него вечно под ногтями грязь.

Смуглолицый Витя держал в руках огромный букет пунцовых роз и не меньшего размера плюшевого мишку, заставив растаять мое флегматичное сердце. Может не так уж все и плохо? Как говаривает моя мама, в наши дни надо брать добротного мужика и лепить из него то, что тебе нужно, ибо даже из солидного куска навоза можно сформировать человеческую фигурку. Что при этом делать с присущим материалу ароматом, она не сказала.

Мы, женщины, существа странные и непонятные порой, вы, наверное, удивитесь, даже для самих себя. Мы обожаем плохишей, но жаждем убивать их за то, что они мудаки. Мы хотим, чтобы нас носили на руках, но, высовывая языки, с коровьими глазами прыгаем на байк к полутрезвому красавчику в кожаной куртке, видящему в женщинах только выпуклости и отверстия.

«Возможно, над тобой просто надо немного поработать» – смело подумала я, с довольной улыбкой прижимая к себе плюшевого мишку, из-под которого виднелись только мои довольно шагающие ноги. Именно так, «довольно шагающие», не иначе, ведь я едва сдерживала себя, чтобы не побежать вприпрыжку. Но окончательно меня растрогало то, как не могучий Витя, усердно стараясь не пыхтеть и держать пупок крепко завязанным, подхватил меня на руки и перенес через накатанный до блеска ледяной участок, чудом не наградив нас обоих неминуемой черепно-мозговой, и еще одной увлекательной историей – врачей-реаниматологов, умилявшихся бы с переломанных на всю голову романтиков.

Одним отличным местом, в которое меня пообещал сводить Витя, оказалось маленькое уютное кафе итальянской кухни. Обслуживал нас молодой стажер неопределенной ориентации по жизни и в пространстве, если судить по его жеманному голоску и неудачным попыткам пройти по прямой, не споткнувшись о собственные ноги.

За окном стемнело, и наш город, наконец, стал интереснее и красивее. На место серости спустился яркий контраст тьмы и рассеивающих ее огней. Я вперилась в закат, в пол уха слушая Витю, увлеченно рассказывающего о своей дипломной работе по аллюзиям и реминисценциям в произведении Джона Фаулза «Коллекционер», которую он блестяще защитил пять лет назад. Вот бы он еще не менее успешно попытался съехать от мамы, искренне верящей, что 25-летнего мужчину еще рано отнимать от материнской груди.

Кое-что привлекло мое внимание.

На торце здания, расположенного через дорогу, разгорался бледный трепещущий огонек. Я рассмотрела тень, исчезающую в дверном проеме, затем потрепанную вывеску, которую осветил загоревшийся уличный фонарь.

«Кондитерская Лавка» – гласила каллиграфическая надпись на овальной дощечке, висящей на цепях на краю покатого навеса. Краска была полустерта, да и надпись, похоже, повидала жизнь, но, возможно, потускнела не от старости, а в угоду модной нынче винтажности. Вывеска покачивалась от легкого ранневесеннего ветра в мерцающем свете фонаря, в котором словно танцевало самое настоящее пламя.

Заведение вызвало мой интерес по нескольким причинам. Во-первых, его внешний вид был для меня идеалом, ибо я – истовая фанатичка всего старого, страшного и потертого (что, собственно, не мудрено, учитывая мой осознанный выбор населенного пункта для взрослой жизни), во-вторых, я никогда не слышала об этом заведении, чего в принципе быть не может. В нашем городке любой обыватель, вошедший в возраст обретения дара речи, знает об открытии нового кафе/ресторана/магазина/детской площадки/биотуалета задолго до начала работы над их возведением – специфика провинции. Но я, ввиду своей профессии, обычно знаю чуточку больше. Более того, я живу неподалеку и каждый день хожу этим тротуаром, на который сейчас зазывно льет свет эта загадочная «Кондитерская Лавка». Понимаете, я в принципе не могла не знать о ней.

– Вить? – прервала я бурную речь нареченного о его невероятной нелюбви к черным котикам, – а что это за заведение там?

– Алис, ты чего? Ему уже лет тридцать. Мне мама в детстве оттуда плюшки носила…

– Смеешься что ли? – возмутилась я, – я почти столько же лет мимо хожу и в жизни ее там не видела!

– Значит ты просто была невнимательной, – снисходительно улыбнулся Витя, нежно потрепав мою щеку.

– Пойдем туда? – предложила я, с трудом уняв желание отгрызть ему руку. Приливы нежности от малосимпатичных мне людей я любила также сильно, как бананы, от одного запаха которых меня тошнит.

– Да без проблем.

Как я надела пальто, я не помню. Помню только то как меня манил этот соблазнительный огонек медленно покачивающегося фонарика. Затянув пояс, я почувствовала это. Еле уловимый, но такой притягательный аромат самого приятного лакомства, которое только могло придумать человечество, лакомства, сочетающего в себе яблоко и корицу.

В меню итальянского кафе, где мы находились, не было ничего, подразумевающего мой грядущий гастрономический экстаз. Иначе я заказала бы этот корично-яблочный десерт в первую очередь. Запах мне или отчетливо чудился, или повара на кухне все же решили замутить шарлотку, а то и штрудель – но втихую от обожающих сии блюда посетителей.

Вот только я почему-то была уверена, что влекущий меня аромат исходил оттуда, из «Кондитерской Лавки». Не знаю каким образом он попал сюда, может была открыта форточка, а может кто-то из посетителей заскочил в Лавку по дороге и сейчас уплетал какую-нибудь коричную булочку, тайно ныряя под стол за новым куском как за чем-то нелегальным.

Я поспешила выйти из кафе, удостовериться или опровергнуть свои теории.

И удостоверилась. На улице аромат усилился и стал концентрированным до такой степени, что я рванула через дорогу напрямую, забыв о правилах и автомобилях, которых все равно в восемь вечера практически нет на улицах. Бежал ли Витя за мной, поскользнулся, упал и остался лежать во льдах, тоскливо глядя мне вслед, сейчас мне было все равно. Моя целеустремленность не шла в сравнение даже с нуждой любителей арбузов, расталкивающих очередь в туалет.

Невыносимо сладкий, манящий аромат запеченного с корицей яблока сводил меня с ума. И чем более я приближалась к «Кондитерской Лавке», тем он становился отчетливее. Рот наполнился слюной. Не буду сравнивать себя с бешенной собакой, но я уже это сделала.

И вот я у порога. Где-то в глубине двора слышалось тонкое кошачье мяуканье. Фонарь покачивался на цепи, а внутри него действительно извивались языки пламени. Вывеска выглядела сильно обветшалой, но это придавало ей особенный шарм. В окошечке двери я видела лишь тусклый свет и ничего больше. Я поднялась на три ступеньки и протянула руку к ручке двери.

– …время постреляять, между нами пальбаа… – коричневая, как кал, магия рвотной попсы спустила меня с небес на землю. Я повернулась к Вите, торопливо подносящего к уху телефон. Ага. Рингтоны – они, как собаки, – всегда идут в хозяина.

– Алло, мам. Да, мам. Прости, мам. Скоро буду, мам, – он сконфуженно поднял на меня глаза.

– Что, мама?

Он не менее сконфуженно кивнул.

– Ну иди домой, – предложила я.

– Она просто болеет, ее нельзя волновать, – попытался оправдаться тот.

– Иди, иди. Мама ждет.

«И молоко с губ вытри», – злорадно подумала я. Витино псевдоочарование и мои мысли о лепке ароматной коричневой фигурки улетучились, словно их никогда и не было.

– Понимаешь… – Витя покраснел.

Собственно, в полутьме не было особо видно покраснел он или нет, но я бы на его месте начала хорошенько топать ногой, чтобы поскорее провалиться сквозь землю.

– … я все понимаю. Иди! – прервала я Витю, от души надеясь на то, что он взмахнет волшебной палочкой и оперативно трангрессирует отсюда. Он не трангрессировал, но быстрым нервным шагом удалил свое тело за угол дома, забыв чмокнуть меня на прощание. Ну и слава богам.

Окончательно улетучив из головы мысли о покинувшем меня ходячем недоразумении, я решительно повернулась к двери, чтобы зайти.

Но дверь неожиданно сама открылась изнутри. Из Лавки под мелодичный перезвон колокольчиков вышел молодой человек с растерянным взглядом. Не замечая ничего вокруг, в том числе меня, он медленно поплелся по тротуару в сторону спального района.

Странный тип. Он удалялся, опустив плечи, словно нес на спине мешок картофеля. Но скорее всего это был обычный груз проблем.

И вот оно – заветное мгновение. Вихрь сдобных запахов окутал все мое существо сразу, как только я приоткрыла дверь, звякнувшую колокольчиками.

Меня встретил томный полумрак и гостеприимное сладкое тепло работающей духовки. Тусклый свет излучали бра в виде канделябров, торчащие из стен красного кирпича. В зале стояли три кованных стола, вокруг них – стулья с мягкими подушками и высокими спинками.

Единственным ярким пятном здесь была витрина, внутри которой находилось такое невероятное изобилие аппетитных лакомств, что ими можно было наесться одним только взглядом.

Здесь красовалось всё: и воздушные эклеры, и дольки тортов – белоснежных, шоколадных, с нежнейшими прослойками из взбитых сливок, конфитюра, мусса и мягкой карамели. А еще море кексиков с декоративными шапочками, украшенными вишенками, клубничками, блестящими бусинками и меренгой. Тирамису – король расти-поп, и, – о боги! Он самый!!! – румяный яблочный штрудель. Выпеченный так, как нужно. Это вам не тот недоваренный недопельмень под сахарной пудрой, который обычно подают в местных забегаловках.

Я оглянулась в поисках бариста, но в зале из персонала никого не виднелось, поэтому я, ощущая некоторую робость, присела на высокий, тоже кованый, барный стул у стойки и принялась ждать, окидывая взглядом уютный полусумрак кафе, попутно наслаждаясь исключительной атмосферой сладости, пряностей и умиротворения…

Звучала легкая музыка. Она была бы едва различима в обычное время в обычном кафе, но здесь, в вечерней тишине, слышалась так же отчетливо как тихое пение в кафедральном соборе.

Наигрывала флейта. Но не ту заунывную мелодию, что ежедневно сопровождала горожан из уличных динамиков, а задорную ирландскую трель, под которую хотелось пуститься в пляс. Нога сама собой начала отбивать такт, а я, разглядывая детали интерьера, наконец, осознала, что не так уж всё и печально в этом городе, если хорошенько к нему приглядеться.

– Добро пожаловать в «Кондитерскую Лавку», – раздался бархатный голос позади меня.

Святые макаруны! Я вздрогнула и обернулась.

За барной стойкой стояла невесть откуда там появившаяся рыжеволосая девушка с фарфоровым лицом. Огненность ее заплетенных в тугую косу волос отливала медью в свете витрины. Но ярче всего сияли глаза.

Глаза цвета янтаря.

Девушка улыбалась и не спускала с меня лучезарного взгляда.

– Здравствуйте, – я захлопнула рот, открывшийся от неожиданного и столь эффектного появления, – я тут… залюбовалась вашей выпечкой.

– О, она действительно впечатляет, – отозвалась девушка, снимая с полки круглую жестяную банку, – а уж какая она волшебная на вкус, словами не описать! Я не ошибусь, если предположу, что вы бы предпочли фруктовый чай с малиной и мятой, а на десерт – яблочный штрудель с пылу с жару?

– Потрясающе! Вы словно читаете мои мысли! – восхитилась я, – я бы перепробовала все, но штрудель – моя маленькая слабость!

– Тогда присаживайтесь за столик, – предложила девушка, бесшумно скользнув к двери, ведущей, вероятно, на кухню, с жестяной баночкой в руках.

Я присмотрела себе место в самом дальнем углу помещения. Люблю уютные норы, вырытые подальше от любого рода действующей или возможной суеты. Это, правда, противоречит стереотипному поведению «тыжжурналиста», который обязан мечтать о пребывании в эпицентре событий 24 часа в сутки. Не спорю, существуют тысячи фанатов своей работы, которых панически боятся хроническая усталость и пульсирующее веко, но я к ним отношусь исключительно в рабочие часы.

Мой внутривенный мизантроп удовлетворенно замурлыкал. Угол был достаточно темным и восхитительно уединенным. Возможно, я даже приватизирую это место на правах постоянного клиента.

На стене напротив, аккурат между двумя мерцающими бра, висела занимательная картина. На ней изображена смуглая девушка с гитарой в руках. Прямые каштановые волосы, тщательно профилированные каким-то парикмахером-извращенцем, сформированы в экстравагантную прическу в стиле «шквал», карие глаза, печальные и наивные (еще бы, бедняжка напоролась на Эдварда-руки-ножницы), глядели куда-то в сторону. Мазки на картине выполнены таким образом, что создавалась изящная импрессионистическая иллюзия застывшего мгновения в свете одной-единственной свечи. Мгновения, замершего в мерцающем девичьем взгляде, в остановившемся от дуновения ветра волнении волос и глубоком шумном дыхании, словно срывающемся с ее приоткрытых губ. И чем больше я смотрела на изображенную девушку, тем более отчетливо мерещился мне причудливый танец пламени в ее больших глазах. Этот оптический обман – явно одного поля ягода с приемом, когда глаза любого портрета глядят именно на тебя, с какой бы стороны ты на него не смотрел.

А еще эта девушка… невероятно походила на меня. Настолько сильно, что мне стало стыдно за ее прическу.

– Вот ваш десерт и чай, – я снова вздрогнула. Однако у этой барышни талант появляться рядом совершенно бесшумно… Мне принесли прозрачный чайник, в котором порхали зеленые листья и целые ягоды малины. На внушительном блюдце испускал сладкий аромат еще горячий яблочный штрудель, который, судя по виду, не только таял во рту, но и пускал там маленькие салютики счастья.

Я было открыла рот, чтобы поблагодарить девушку за вкусности, но она, двигаясь плавно, бесшумно и невероятно быстро, взмахнув бурой клетчатой юбкой, уже исчезала на кухне, откуда доносилось нечто похожее на перезвон хрустальных бокалов.

Я, наконец, попробовала долгожданный десерт. Сказать, что он был вкуснее всего на свете, значит не сказать ничего. Эндорфины в моем организме взревели дружное «юху» и запели торжественный гимн своей численности и перенаселению. Экстаз в сахарной пудре да с мятно-малиновым чаем. Голова пошла кругом. Я снова взглянула на портрет девушки, ее гитару и прическу.

«Панки хой», – усмехнулась я про себя, довольно щурясь на мягкий свет бра.

Мне вдруг вспомнились времена, когда тот самый ящер по кличке Ящер предлагал мне стать фронтменом их группы под названием «Из кожи», в которой, что логично (и с чем трудно поспорить), играли кожаные люди. Кожаные и безмозглые потому как для всех, кроме них, очевидно, что петь песни, пусть даже написанные кошками в лотке, должен человек, по ушам которого не поездила верхом на мамонтах стая гиппопотамов. В ответ на мое логичное объяснение о невозможности исполнения их желания, члены, точнее фрагменты банды, резонно гыгыкнули и поставили возле меня обслюнявленный микрофон, воняющий гнилыми зубами.

Я нервно икнула – оказалось в такт и в нужном месте, – что сочли изюминкой песни под названием «Компостный суп». В тексте произведения было много мата, а в конце репетиции мне предложили побриться наголо и покрасить голову в зеленый цвет.

Помню, тогда меня спас ларингит, свалившийся на мое рыдающее от переутомления горло в этот же вечер. Я с такой силой вцепилась в спасательный круг, что в течение месяца ухитрялась убеждать всех человекоподобных (и в конце концов убедить), заинтересованных в теме, в том, что потеряла свой божественный голос навсегда. А заодно рассталась с ящером под влиянием момента, когда он порвал себе ноздрю в попытках самостоятельно проделать в ней тоннель. Да, в моей жизни были кретины.

Так к чему это я. Да к тому, что в любом месте можно найти что-то интересное, взять хотя бы это кафе. Мы видим то, что хотим видеть, и сами творим собственную реальность, иначе бы все таланты и гении рождались исключительно в Санкт-Петербурге. Ведь та жизнь, которая у меня была (кстати, не так уж и давно), проходила в том же городе, что и сейчас. И не его вина в том, что я сделала свое существование унылой чередой уныло чередующихся дней.

Но немного развлечений этому городу действительно не хватает. Например, здесь неплохо бы прошел какой-нибудь молодежный фестиваль с выступлениями каких-нибудь музыкальных групп, не выходящих на местную сцену только потому, чтобы их вдруг не признали сатанистами, не загнали вилами в сарай и не сожгли его, и причем не сам народ, а представители местной администрации, приемлющие лишь танцы с платочками под балалайку. Я, разумеется, преувеличиваю, но однажды, когда в городском парке на сцене заплясала девочка с дредами, ей в лоб прилетело самое настоящее распятие. Но людей нужно понемногу приучать к молодежному творчеству, и к тому, что развлечения не ограничиваются первомайскими шествиями, велопробегами и праздничными митингами. Я уверена, что фестиваль где-нибудь на городской площади прошел бы на ура. Не без жертв, но на ура. Возможно, смертью храбрых пали бы первые выступающие. Затем зрители втянулись бы и возможно даже сплясали. Возможно даже обеими ногами.

Они умеют. Я видела, как славно выписывает па народ в нашем единственном клубе под полностью оправданным названием «Бугурт». Вот где эпицентр разного рода событий (которые, правда, мало кто потом помнит): здесь люди знакомятся, делают друг другу предложения, производят зачатие (чаще всего в местных туалетах), отмечают рождение нового местного жителя, женятся, разводятся, делят имущество. Все эти разноплановые события объединяет одна традиция – мордобитие. Морды разбиваются здесь всегда, в честь ли виновника торжества, виновнику торжества или самим виновником торжества – но целым отсюда мало кто выходил. Я – один из немногих везунчиков. Ибо женщинам тут тоже прилетает. Одна моя знакомая ухитрилась попасть к травматологу, просто посидев пару часов за барной стойкой перед активно выплясывающей танцовщицей гоу-гоу. Так что каждый день, в будни и праздники еще до полуночи из «Бугурта» увозят как минимум одного человека в состоянии «очень не очень». Уход одного из них заводной диджей сопроводил в микрофон словами «Вы – самое слабое звено, прощайте», – чем вызвал бурю аплодисментов. Я думаю, сам переломанный тоже бы поаплодировал, если бы не обстоятельства.

Зазвонили дверные колокольчики. В кафе вошла… я.

Только с дурацкой челкой и копной драных волос, в которых словно порезвился десяток бурундуков. За спиной у… эммм… меня была упакована в чехол гитара, а в ушах болталось лютое безобразие в виде увесистых крестов.

Незнакомка обвела взглядом кофейню и уставилась прямо на меня, выпучившую на нее глаза.

Я проснулась.

******************************************

Какие же чертовски удобные эти стулья. Они словно предназначены для того, чтобы в них задремать. Я оглянулась. В кофейне было пусто. Незнакомка мне приснилась.

«Будь, как дома, путник, я ни в чем не откажу…», – негромко напевали динамики.

В окна бил солнечный свет.

Я что, проспала здесь всю ночь? Почему меня никто не разбудил и не отправил домой пускать слюни в свою подушку? Странно.

Не менее странным было изображение на картине, на которой я ранее узнала себя. Девушки с гитарой там больше не было. В раме красовался другой персонаж: блондинка с глазами, наполненными слезами. Позади нее стоял маленький белокурый мальчик с бумажным самолетиком в руках, готовящийся его запустить. Малыш смеялся и уже занес руку для броска.

Интересно.

Я встала, чтобы найти официантку и расплатиться за отменное чаепитие. Но в Лавке было пусто. Лишь пылинки резвились в лучах солнца.

Судя по звукам, доносящимся из кухни, там уж явно кто-то был. Кто-то же готовит все эти великолепные сладости, украшающие витрину. Я уверенно встала из-за стола и нажала на ручку двери, ведущей в святая святых кондитерского дома.

Одновременно произошло несколько вещей: висящая сама собой в воздухе деревянная лопатка шлепнулась в миску с тестом, с громким лязгом захлопнулась дверь духовки, пакет с мукой бухнулся посреди кухни на пол, подняв в воздух ядерный гриб белоснежной пыли, а сидящий на холодильнике огромный пушистый, молочного окраса кот, оскалив розовую пасть, возмущенно рявкнул: «Кыш!».




Глава 2





День шиворот-навыворот.


Что я сделала в первую очередь, увидев нечто невообразимое? Ну, конечно же, я заорала так, что мне смог бы позавидовать арахнофоб, обнаруживший тарантула на своем лице.

Я вылетела на улицу, забыв свои вещи и пальто.

Только вот последнее мне и нужно-то не было.

На улице цвел поздний май… что заставило меня начать по-идиотски озираться по сторонам. Если произвести нехитрые расчеты, то можно сделать вывод, что я проспала в заведении не одну ночь, а минимум месяц. Ну или глобальное потепление решило бахнуть как можно более внезапно, дабы ошарашить и без того паникующих экологов. А еще возможно, что я просто-напросто сплю (этот вариант был таким правдоподобным, что я от радости чуть было не сплясала). Не припомню, конечно, сны, в которых приходится задумываться о том, не сон ли это, но все в этой жизни когда-то случается в первый раз. А если учесть, что многие сны мы вообще забываем, то моя теория приобретает огромную жирную галочку в графе своей правдоподобности.

Все логично. Кухонные предметы ведь не летают сами по себе, коты не разговаривают, люди не впадают в спячку до весны, а картины не меняют изображения. Мы же не у Роулинг в сказке. Поэтому я, упорядочив свой внутренний хаос, вдохнула поглубже весенние ароматы свежести и цветения, и направилась обратно в кафе, чтобы забрать свои вещи.

Колокольчик не звякнул.

В Лавке царили тишина и запустение. Больше не было этих пряных ароматов. Свет не горел, в воздухе летала лишь пыль, покрывавшая все поверхности: столы и стулья на кованных ножках, разбитую витрину, сломанные полочки, которые еще недавно ломились от ярких жестяных баночек и бутылей с сиропами. Никаких десертов, никакой магии. Кафе явно пустовало много месяцев.

Я опешила и уставилась на столик, за которым сидела. Вот моя сумочка стоит на столе. На вешалке – черная кожаная куртка, к столику прислонена упакованная в чехол гитара. Своего бежевого кашемирового пальто я не увидела.

Но, поскольку это всего лишь сон, я не нашла повода для беспокойства, а просто забрала все, что нашла, попутно бросив взгляд на картину. На ней была изображена все та же светловолосая девушка. Только ребенок стоял намного дальше, уже не смеялся, а самолетика в его руках больше не было.

Я непривычно привычным жестом накинула лямку чехла на одно плечо и вышла из помещения, бывшего некогда «Кондитерской Лавкой».

И чуть не столкнулась с человеком.

По ступеням поднималась невысокая блондинка с серыми миндалевидными глазами, из которых ручьем лились слезы. Она растеряно посмотрела на меня, всхлипнула «извините» и взялась за ручку закрывающейся двери.

Я обернулась, заметив ее выпирающий животик. И узнала в ней ту самую девушку с картины.

Звякнул колокольчик, и она быстро исчезла в помещении, я даже не успела сказать ей, что внутри ничего нет. Странно, да? Вывеска есть, а заведения нет. И двери открыты. Заходите, господа вандалы.

Но колокольчик-то не звенел, его вовсе не было, когда, мгновение назад, отсюда выходила я. Может волшебная шкатулка вновь вывернулась функциональным нутром? Я было собралась снова заглянуть в Лавочку, но протяжное гитарное соло тоскливо завыло в моей сумочке.

На связи был некий Андрюшенька.

– Алло! Алиска, ты где ходишь?!

У меня чуть не лопнул глаз. Терпеть не могу, когда меня называют Алиской. Тем более незнакомые мне Андрюшеньки с тремя дополнительными жизнями в кармане.

– Ты кто? – рявкнула я.

– Алис, ты че, пьяная?

– Ты где?! – я чувствовала, как вздувается вена на моем лбу.

– Алиска… – начал было Андрюшенька.

– «Алиска» – это процесс твоего совокупления с пылесосом. А я – Алиса. Понял? Так ты где?

– В гараже… – растерялся мой собеседник.

– Адрес?

– Лермонтова, 64.

С трудом подавив в себе желание стукнуть туфелькой о туфельку, дабы в мгновение ока оказаться в (Канзасе) гараже силою колдовства Гингемы, я-таки решила закончить начатое и одним нервно-резким рывком вновь открыла дверь, выпустив облако пыли на улицу.

Пустота. Ни сладостей, ни плачущей девушки. Одним словом – сон.

Поговаривают, что во сне можно прожить целую жизнь. Почему бы не начать ее с членовредительства – решила я и, наверное, уже через секунду садилась в такси, зло колотя грифом гитары о потолок машины, силясь уложить сей крайне неудобный инструмент.

– О, вы гитаристка! – наигранно-восхищенно заметил таксист, пытаясь, вероятно, начать разговор.

– Нет. Я – Бандерас. А это – пулемет, – буркнула я.

Таксист усмехнулся, а я надеялась, что в чехле – действительно пулемет. Играть на гитаре я все равно не умею, а вот духа для того, чтобы застрелить Андрюшеньку у меня наверняка хватит.

Мы въехали в пригород – дачный микрорайон, где дорога состояла исключительно из матерных слов, оставленных водителями в местных ямах и выбоинах. Душа вылетала из тела при каждом скачке, моя голова в унисон с гитарным грифом ритмично отбивала такт о потолок авто. «Прощай, ходовка», – икала машина, а я вспомнила знаменитую фразу автомобилистов «Лучше бы написали про дороги», обращенную к каждому журналисту, которого бы они ни встретили на своем пути.

Странно, но многие, похоже, читают и смотрят информационные ресурсы своими пятыми точками, потому что про проблемы дорог не пишет только ленивый. Наверное, мое откровение будет страшным открытием, кто-то будет шокирован, а кого-то даже хватит удар, но журналисты не ремонтируют дороги, и практически всем, кто любит говорить «денег на дороги нет», на наши статьи и сюжеты наплевать. Живите с этим.

Лермонтова, 64 оказалась в самой настоящей деревне. Меня высадили аккурат посреди толпы кур и петухов.

– Хорошего вам дня, – попрощался водитель, а я, уйдя по щиколотку в месиво из воды, грязи, глины и чьего-то помета, застыла в размышлениях, где же мог спрятаться Андрюшенька.

А искать долго не пришлось. Из глубины улицы доносилось звонкое «брям-брям-брям» гитары, к которой через секунду присоединился сомнительный талант ударника. Ага, музыкантишки.

Я почему-то не сомневалась, что это – именно те звуки, на которые нужно идти. Учитывая факт наличия музыкального инструмента за моей спиной, надо быть полным идиотом, чтобы броситься искать нужного мне человека в свином корыте ближайшего сарая, игнорируя явную подсказку.

Романтичный андеграунд – группа, репетирующая в гараже в клоаке мира. Даже ностальгия нахлынула. Но и она не умалила моего желания наказать дерзкое сновидение за издевательство над моим именем.

Без труда обнаружив эпицентр электродрожи, я, успевшая по дороге пнуть гуся и увязнуть в коровьей лепешке, с нежностью Халка постучала в дверь гаража ногой – во многом ради того, чтобы стряхнуть вонючую мину с ботинка.

Звуки стихли, раздались голоса, и из открывшегося дверного проема высыпались четыре тощих патлатых парня. Видала я, конечно, фриков, но столь сильно голодающих фриков – особо не довелось. Бедные костлявые так себе музыканты. Мне даже не надо пытаться прибить одного из них. Он просто умрет от ужаса сам, едва поймав мой налитый кровью взгляд.

– Вы что, четверняшки? – вырвалось из меня. Восемь глаз крашеных брюнетов с отросшими корнями волос дружно переглянулись.

– Алис, с тобой все в порядке? – громыхнув костями, спросил тот, что воткнул в свои круглые глаза белесые линзы, пытаясь, вероятно, сделаться более зловещим. К сожалению, результат получился примерно таким, как если бы принцесса Ариэль вздумала мило промяукать «Ду хаст» на свадьбе у Рапунцель.

Остальные дружно и дружелюбно улыбнулись мне. Терпеть не могу дружелюбных жертв, они всегда обезоруживают мою воинственность. Каким надо быть моральным уродом, чтобы стукнуть по улыбающемуся лицу? Музыкантишки смотрели на меня с таким упоением, словно я держала в руках как минимум ведро хрустящих куриных крылышек. По всему видать, ребята из кожи вон лезли, чтобы выглядеть как можно более брутально. На каждом висели цепи, каждого украшали татуировки с черепами и крестами, черные балахоны и драные штаны, что делало их больше похожими на объекты для сатанинского жертвоприношения, выбранные из числа последних в стае девственников-последователей.

– Давай, заходи скорее. У нас уже завтра концерт, а мы ничего толком не решили, – заметил еще один парнишка с кольцом в носу, исчезая в недрах гаража. Моя фантазия, заливисто хохоча, дернула его за это кольцо раз десять, пока он произносил свою фразу.

Я шагнула за ним. Сон становится все интереснее и реалистичнее.

– Привееет! – поздоровались со мной две блондинки в джинсовых мини, сидящие на засаленном диване у одной из стен гаража.

«Фанатки», – фыркнула я про себя, проигнорировав их существование. Те, похоже, нисколько не обиделись и продолжили пялиться на ударника, попутно прихлебывая из бутылок с сомнительным содержимым.

– Это Орк с Мраком привели, – шепнул мне на ухо тот, кого я условно назвала сир Вонь. Смрадом его рта восхитилась бы выгребная яма, которая месяц кисла под палящим солнцем.

Интересно, кто из этих волосатых скелетиков гордо именует себя Орком и Мраком? Откуда рокеры вообще берут свои клички, чем они руководствуются и какого лешего они берут клички, совершенно им не подходящие? Мрак – это двухметровый детина со взглядом конченного мизантропа, питающегося страхом и ненавистью, а не дрожащая кучка костей, шкуры и крашеных волос, которой больше подходят слова "Тенёчек", "Тучка", "Лёгкая полутьма" и "Инфаркт Миокарда".

– А ты, должно быть, Андрей? – предположила я, сощурившись и снимая с плеча чехол.

– Приятно познакомиться, – загоготал сир Вонь и вытащил из моего чехла черную электрогитару с четырьмя толстенными струнами. Бас-гитару, если быть точнее. Я – басистка… звучит, как проклятие.

Что ж, пулемет, вопреки моей искренней надежде, в чехле так и не образовался. Этот сон бесспорно был увлекательным, но не идеальным.

Тем временем Андрей подключил мою гитару к усилителю и вручил ее мне. Я брянькнула по струнам, заорав от прозвучавшего в ответ грохота.

– Ты чо?! – дружно захлопали глазами присутствующие.

Чо, чо, – подумала я, озадачившись целостностью своих барабанных перепонок, – вы вообще думаете о том, что в старости будете не только пускать слюни в манную кашу, но и, дурачась в маразме, вместе с внуками и остатками разума мечтать завладеть слуховым аппаратом да помощней? Этакий звуковой ад аукнется вам с возрастом, это я точно говорю.

На моей практике были только панк-группы, основа которых – разорванные ноздри, маты и широкие шорты со свободно болтающимися в них первичными половыми признаками авторов звучавших стихов и музыки.

Видимо у обитателей этого гаража эволюция пошла по другому пути. Конечно, если это можно было назвать эволюцией. Потому что, когда Орк, Мрак и Андрюшенька вместе с ударником, который, кстати, также мог быть и Орком и Мраком, заиграли эту, с позволения сказать музыку, моя душа запела панихиду самой себе, причем хрипло и всхлипывая. А потому завыла.

И тут я заметила, что мои пальцы принимают активное участие в этом шабаше. Не сказала бы, что дело сложное, – я тупо гудела одной, размером с канат, струной. Не знаю, как мне удавалось ее дергать, по идее я должна была хвататься за нее обеими руками и тянуть на себя, упершись ногами в деку. Но силушки у меня оказалось больше, чем я ожидала. Пожалуй, запишусь на тренировки по пауэрлифтингу.

Удовлетворенные лица каждого из присутствующих вопили о том, что мы воспроизводили мелодию, написанную как минимум Моцартом. На деле же бедный Моцарт не просто вращался бы в гробу, но и начал скрести крышку ногтями, грязно ругаясь, и требуя сжечь его, начиная с ушей.

Дергая за струну, я взгрустнула. Если это – музыка, то я – Альбрехт ван Крюгер – польский румын афро-азиатского происхождения с претензией на британский трон. Под чем находился тот первый дэзкорщик, который, услышав скрип двери, эхом разливающийся по дробилке железорудного завода, в экстазе завопил: о-о, демоны ада! Это то, что я искал всю жизнь! Добавим к этому шедевру грохот самосвала, раскаты грома, отрыжку сумоиста, газовыделения страстного любителя гороховой каши и визг пинаемой свиньи, и мы покорим все умы, убитые воздействием спайса, абсента и мухоморов!

Анрюшенька подошел к микрофону и издал нечеловеческое… что это было? Кряхтение, смешанное с соответствующим сопровождением процесса мучительной дефекации пациента, страдающего хроническим запором.

Я заржала в голос.

«Музыка» стихла на фоне моего индюшачьего клекота, с которым я ничего не могла, да и не хотела поделать.

Андрюшенька обиженно воззрился на меня.

– Что смешного?

Мне хотелось отрыгнуть в ответ, дабы начать общение с ним на понятном ему языке, но я не обладаю таким талантом.

– Что это была за дичь? – утирая слезы, выхохотнула я.

Теперь на меня обиженно посмотрели все да с таким энтузиазмом, что я, наконец, замолчала и тупо захлопала глазами. Издевка издевкой, но я не хочу быть причиной мужских слез, которые, вероятно, вот-вот хлынут из славных творческих глаз.

– Эта дичь – твоя музыка! – возмутился ударник, столь молчаливый до сих пор, что я перестала считать его человеком.

– А если бы я принесла вам козьи каки на пюпитре, вы бы их тоже музыкой посчитали?! – не менее возмущенно рявкнула я, – у вас же есть уши, народ! Ими принято слушать!

Все понятно с этими металлистами. Когда вам кажется, что вы слушаете не тяжелый рок, а грохот кастрюль под желудочное урчание, то скорее всего его «лабают» глухие музыканты, которым слепой безграмотный фронтмен нарисовал маркером ноты. Возможно одну. В тетрадке в клеточку.

– Алис, что с тобой сегодня? – осведомился Андрюшенька, сменив гнев на испуг, что меня окончательно выбесило.

Я пнула его в коленку.

И вышла из гаража под недовольный гомон. Нет, это какой-то неправильный сон. Слишком уж он отчетливый и реалистичный, а еще последовательный.

Но предметы не летают. А коты не говорят «кыш». Надо об этом помнить.

Мой телефон зазвонил. На связи был пострадавший от моего пинка. И, поскольку меня все жутко бесило, а жизнь эта все равно не моя, я выкинула трубку ко всем чертям прямо в зловонную грязюку. И, конечно же, пожалела об этом поступке уже через полминуты. Мне не улыбалась перспектива прогулки по свеженькому помету по принципу «я кучи разведу ногами» какой бы нереальной эта прогулка ни была.

Поэтому я, обзывая свою взрывоопасность исключительно непечатаемыми словами, достала телефон из следа тракторного протектора, и, за неимением другой ветоши, вытерла его футболкой с принтом перевернутой звезды. На зловещей бафометовой морде появилось сочное вонючее пятно под тихое «аллилуйя» моего сердца. Не люблю оккультизм.

Такси приехало исключительно быстро, и за рулем был все тот же позитивный мужик.

– Ой, вы, по-моему, гитару забыли! – заметил он, лучезарно улыбнувшись.

– Я просто избавилась от улик, – буркнула я, – до «Кондитерской Лавки», пожалуйста.

– А что это? Где она?

– Типа кофейня в районе городской площади, вы не знаете?

Я назвала адрес. Водитель покачал головой.

– Простите, но там нет никаких заведений…

Вот это поворот. И что же мне делать?

– А давайте проверим вместе? – не сдержав ерничанья, предложила я, отчаянно мечтая о том, чтобы мое желание исполнилось: Лавка появилась на старом месте, а я, наконец, проснулась.

Торец здания, где располагалась «Кондитерская Лавка» был возмутительно кирпичен. Ни намека на то, что хоть когда-то здесь был вход, дверь, крылечко, фонарь этот странный… И что теперь делать? Я упорно не могу проснуться! А мне начинает надоедать этот однотипный сон. Хоть бы Крюгер мелькнул в подворотне для разнообразия… Как бы чихнуть так сильно, чтобы мой сотрясенный мозг выкинул меня в какую-нибудь реальность, где море, пальмы и коктейли в кокосах?

– Ну вот говорил же! – торжественно возвестил о своей правоте таксист.

Молодец, молодец, мальчик был прав, можешь пойти поиграть с друзьями.

Я тупо пялилась в стенку. И, поскольку рентгеновское зрение не стало моим внезапным даром, предложила водителю отвезти меня по адресу, где (надеюсь) находился мой дом.

Таксист иронично хмыкнул, но подчинился. Пока авто отъезжало, я оглянулась. Как есть кирпич, облезлый торец пятиэтажки и больше ничего.

И тут за углом здания мелькнул белоснежный кошачий хвост. Хвост – не Лавка, подумала я, решив не устраивать сцен с драматичным «остановите машину!» или «гоните за той кошкой!».

Я пялилась в окно в надежде увидеть что-нибудь, хоть отдаленно намекающее мне о моей правоте относительно текущей нереальности. Но на улицах ничего не изменилось. Никаких динозавров на остановках, крыс, копошащихся в чьих-то останках, я не обнаружила, никакой стандартной чуши, приходящей к нам в сновидениях.

Я видела все детали улиц такими, какие они есть на самом деле: те же дома и магазины, что и в реальной жизни. Но это была не моя жизнь! Ведь предметы не летают! А коты не говорят «кыш»!

Я пошарилась в своем мобильнике. Всего 20 контактов! Кто я такая?! Старовер из какой-нибудь Глухолесовки, состоящей из трех избушек? Как в наше время вообще можно жить всего с 20 контактами в телефоне?! Что я за чудовище? Среди них даже родственников нет. Только какие-то Нюра, Эльдар, Пицца Хот, Суши-Муши, и прочая бесполезная фигня.

Мы на месте.

Поднимаясь по ступенькам на 4 этаж, я готовилась изобразить крайнюю степень придурковатости, когда хозяин квартиры, где должна жить я, с долей агрессии обнаружит мою попытку открыть его дверь ключом. В мыслях я даже ухитрилась с воплем «за Сталина!» выпрыгнуть в окно подъезда, эпично разбив собой стекло, сопровождаемая удивленным взглядом мужика, недоумевающего как таких психов не отстреливают при первом же медосмотре.

Но моя попытка увенчалась успехом. На всякий случай я окликнула возможных хозяев. Никого. Кроме кота, который вальяжно вынырнул из-за угла. Громадного чернющего кота с зеленющими глазами.

– Ну мяу, – поздоровался он.

Я чуть было со звонким шлепком не осела на ягодицы от неожиданности.

– Что ты сказал??

– Мяу! – повторил он, словно бы сообщая: «привет, говорю, тупая что ли?».

При этом он и глядел на меня, как на идиотку.

– Так, дорогая, пора тебе попить пилюльки для кукушечки, – я решила, что мне показалось. Хотя нет, стоп, нельзя считать весь этот бред реальностью! Так люди с ума и сходят: сначала они видят глюк, затем недоумевают, потом они осознают, что глюк – это глюк, потом глюк дарит пончик, вы становитесь друзьями и осознавать, что глюк – это глюк становится неприличным, ведь друзей обижать нельзя. Важно изначально осознавать, что глюк – это глюк и не менять своего мнения.

Так что, во-первых, в моем доме неоткуда было взяться кошке, ведь я не люблю кошек. Во-вторых, кошки не бывают таких огромных размеров, если они не особой породы, а этот монстр совсем не породистый. В-третьих (хотя это должно быть «во-первых»), кошки не разговаривают. Однозначно – сон.

– Ладно. Раз ты нереальный, то давай поболтаем. Как тебя зовут?

Дьявольски громадный зверь медленно моргнул, глядя на меня, и поднял голову, обнажив шею.

Присев, я увидела ошейник, на котором красовалась надпись: «Снежок. Улица Гоголя 18/9».

– Снежок, значит. Тебе идет, – фыркнула я.

Снежок закатил глаза, очевидно, поняв мой сарказм, и повернулся ко мне шоколадным глазом, подняв хвост.

Разувшись, я прошла на кухню. Мою кухню, но в то же время не мою. Обычно солнечная, сейчас она стояла в полумраке. Виной тому – не менее чем полувековой тополь, закрывающий мощной зеленой кроной все окно и периодически стучавший ею в стекло при каждом дуновении ветра. Занимательное, должно быть, здесь круглосуточное звуковое сопровождение от MC-матери-природы. И этого дерева здесь раньше не было. Точнее в реальности не было.

– Эээ, мрррр, – позвал меня Снежок, сидящий около миски и щурящий на меня глазищи.

– Сам ты «эээ», – возмутилась я, решив больше ничему не удивляться, – и где искать твой корм?

Снежок издал звук, похожий на усмешку.

Дверца одного из настенных шкафчиков приоткрылась сама собой.

«Чуфыр-чуфыр», – равнодушно подумала я и заглянула внутрь.

На полках обнаружились десятки банок с надписями «рис», «гречка», «мелисса», «беладонна», «стрихнин». Отличный наборчик для нездорового супчика!

Я чихнула. Мне на голову свалилась метелка из сухой травы, оказавшейся укропом. Оглянувшись на всякий случай в поисках пучка крысиных хвостов, птичьих черепов, большого котла с зельем или старухи в ступе, я достала из глубины шкафа пакет «Мурлыскиса» и насыпала Снежку полную миску.

Черный кот, странные склянки, пучки трав – похоже ведьмы из избушек на опушках лесов перебрались в квартиры с удобствами. Плескаться голышом в чистой ванне все же удобнее, чем в полнолуние морозить чресла в подозрительных источниках с тиной и чьими-то экскрементами.

Под звучное чавканье Снежка, я решила пройтись с экскурсией по дому, подозревая о наличии склепа в подсобке или летучих мышей в шкафу. Но все было не столь драматично, пусть и с долей пафоса.

На стене спальни висела большая фотография в раме, на которой я, затянутая в черный корсет, сжимала в руках сухую розу. Я поняла, что испытанный за прическу другой меня стыд был не самым внушительным по сравнению с тем, который я почувствовала сейчас. Готика, меланхолия и страдания – как можно всерьез жить с таким настроем? С таким настроем в пору на тот свет отчаливать под трогательное нытье Лакримозы.

В красной комнате с красными стенами, бордовым бархатным покрывалом на постели и здоровенными черными оплавленными свечами на всех горизонтальных поверхностях не хватало только алтаря.

А, так вот же он! Прямо под зеркалом в чёрной резной раме. Человеческий череп (надеюсь, что пластиковый), побрякушки, какие-то амулеты, бумажки с латинскими надписями, все дела. Как банально. Видимо, того же мнения был и Снежок. Он зашел в комнату с обреченным видом, словно хотел сказать: «я сделал все, что мог. Но, если человек – дебил, здесь не спасут никакие методы даже чеширской медицины». Он прыгнул на постель, лег на черное гнездо из собственной шерсти, которую с бархата можно снять только силой Тора, и призывно замурлыкал, приглашая меня присоединиться.

Наверное, прилечь и подумать над происходящим – было бы самым разумным решением. «Кондитерской Лавки» нет, сон затянулся, а решение проблемы на поверхность так и не всплывает. Ну и зачем тогда волноваться и переживать, если можно не волноваться и не переживать?

Итак, лежим, анализируем произошедшее. Во-первых, все контакты в моем телефоне мне совершенно не знакомы. В ответ на запрос «Кондитерская Лавка», гугл, недолго думая, вышвырнул меня на порталы по закупке материалов для выпечки. Ни о каком кафе он тоже не знал.

Я набрала номер телефона Вити.

– Номер, который вы набрали, не существует, – ответил доброжелательный голос барышни в трубке.

– Запомни эту фразу и повтори ее, когда я проснусь, – посоветовала ей я.

Снежок водрузил лапы в мои волосы и, мурча, начал разминать мне голову когтями. Это был настолько совершенный массаж мозга, что я отбросила в сторону телефон и проблемы, и закрыла глаза от удовольствия.

Я стояла в зрительном зале на рок-концерте и наблюдала за тем, как я же, увешанная цепями и стиснутая кожаным корсетом, скачу по сцене и ору в микрофон голосом, которым обычно одержимые бесами сектанты вызывают сатану. Рядом с явно нетрезвой мной дико плющило то ли Орка, то ли Мрака и Андрюшеньку, наряженных в костюмы госпожи. Я не утверждаю, конечно, что прям госпожи, в конце концов Бэтмен тоже затягивался в кожу (латекс, резину, – не суть важна, важен внешний вид) и, как знать наверняка, не носил ли он под штанишками чулки в сетку. Так же и я не могла с уверенностью сказать, что же там, под олдскульными прикидами этих странных рокеров.

Кожа на коже, много пота, опрелостей и потницы на прыщавых щеках, огонь голода в горящих, но красных от недосыпа глазах, щедро обведенных черным карандашом.

Интересно, в какой момент идея порыться в женской косметичке перестает быть позорной для мужчины? В какой момент мозг, до сего времени с яростью бойцового петуха отрицавший все, что связано со словосочетаниями «мужская гигиеничка», вдруг подал сигнал мощной волосатой лапище поднести к щетинистому лицу спонж из пудренницы? Это явно какой-то сбой в системе.

Дергаясь в предвкушении экзорцизма, выступающие завертели головами, снабжая соленой влагой сальных волос и лбов всех, аналогично брыкающихся у сцены зрителей. Я-в -корсете заунывно взвыла. Я-в-зрительном-зале бухнулась в кресло, задыхаясь от хохота, который упорно поглощал гром «музыки».

Рядом со мной таращило костлявого патлатого парня с выбритыми висками. Прихлебывая из бутылки, он что-то вопил, еле стоя на ногах, и вонял тухлятиной. Заметив меня, он, томно приспустив веки, сел рядом и что-то залопотал (то есть, подобно рыбке, пооткрывал рот, наполненный кошмаром стоматолога, но речь его утонула в дьявольском грохоте).

– Чего тебе надо, придурок? – лучезарно улыбнувшись, спросила я, зная, что он все равно ничего не услышит.

Он что-то прокричал в ответ.

– Что? Засунуть мой левый ботинок тебе в глотку? Ты такой романтик! – фыркнула я.

И на моих последних словах резко заглохла музыка.

Я взглянула на сцену. Гитарист прыгнул в толпу, которая (как жаль!) не расступилась. Барабанщик швырнул палочки в зал и, судя по сочному «ай!», попал кому-то в яблочко.

В наступившей тишине я услышала залихватское «а ты ничё цыпочка», адресованное мне моим неприятным собеседником.

Я встала и пнула его в коленку.

И проснулась.

В своей квартире. В комнате с простыми белыми стенами, на обычном мягком розовом пледе. А рядом не было Снежка, мягко массировавшего мне голову.

Мне даже стало немного одиноко без него.




Глава 3





Человек в неоновых ботинках.


В окно бил яркий солнечный свет. Я выглянула наружу: никакого огромного тополя у стены моего дома не было, улица поблескивала от утреннего инея, кутающиеся в пуховики прохожие ясно давали понять, что до теплого мая, как до Пекина на скейте, а моя комната сияла абсолютной нормальностью. Как же я по ней соскучилась!

Я схватила телефон и открыла список контактов. Все на месте: мама, Витя и куча фамилий, помещенных мною сюда по долгу службы. Добро пожаловать в реальную жизнь!

– Алло, мам! Привет! Как дела? – затарахтела я в трубку, едва заслышав мамино ленивое «привет».

– Пока не родила… а, нет, родила. Вот же растяжки. И пузо обвисшее. И мне не двадцать, – изрекла мама и зевнула.

– Я так рада тебя слышать! – из моей глотки вырвался, возможно, излишний восторг.

– Алис, сегодня, конечно, выходной, но к завтраку принято готовить кофе, а не мартини, – философским тоном заметила мама, и, судя по довольному причмокиванию, сама пригубила оный.

– А ты сама-то прям кофе пьешь?

– Маме все можно. Мама выжила в 90-е.

Мамина любимая фраза.

– Так что не учи мать завтракать, – доброжелательно продолжила она и набулькала себе еще зелья.

Моя мама знает толк во времяпрепровождении. Окончательно развязал ей руки выход на пенсию. Под папиным спонсорством она кутила по полной.

Подъем у нее планировался в 10. Завтрак до 11. Потом фитнес под старые видеозаписи аэробики. Ииииии… время шальной императрицы до встречи папы с работы с видом благочестивой супруги. Актерским талантом боженька матушку наделил щедро, вероятно, даже кого-нибудь ради этого обделив. Возможно, конкретно Кристен Стюарт.

Ей-богу, я не знаю откуда в матушке столько энергии. Видимо, остался запас с неотгуленной и заполненной детьми молодости. Ну, а что? Наши матери ухитрились выжить в лихие 90-е и пережить нулевые, вырастив нас и не умерев от голода. Так что сегодня им по праву можно все и даже бить людей. Я никак не могу взять в толк, каким образом после всего этого у них сохранился такого размера оптимизм. Если судить по моей матери, она его не только сохранила, но преумножила, напичкала стероидами, надула до размеров тираннозавра и научила танцевать джигу.

– Мне приснился такой непонятный сон, как будто я играю в рок-группе, у меня есть черный кот и жертвенник.

Мама хихикнула:

– Позвони своей племяннику, он как раз сейчас этим промышляет. Всем подросткам кажется, что они капец какие уникальные, а на деле – каждый их поступок описан в любой книжке по психологии пубертатного периода.

Мама встревает по психологии. С чувством, с толком и наслаждением, так же, как пьет сейчас свой утренний допинг.

– А если тебе снится сон, в котором тебе снится сон, и ты понимаешь, что все это – сон во сне?

– У осознанных сновидений есть две трактовки. Первая: твой мозг слишком крут, чтобы принимать сновидения за правду. Вторая: ты попала в параллельные измерения.

– Это как?

– А фиг знает. Найди эзотерика. Я всего лишь цитирую гугл, – мама хлебнула и сочно зачавкала, – всё, я ем.

Гугл, мать его… Ведь все было настолько реальным! И что тогда из того дня было реальностью? Ходили ли мы с Витей на романтическое свидание? И связано ли его нетипичное поведение с тем, что это был всего лишь сон?

Я набрала номер Вити.

– Котеночек, привет! – радостно замурлыкал он.

– Привет… эээ… зайчик. Слушай. Вчерашний вечер был такой классный! А ты как думаешь?

Я решила не использовать факты, чтобы не спровоцировать вызов санитаров.

– О! Вечер был изумительный! Мне так жаль, что пришлось тебя оставить возле Лавки! Но я обещаю, что больше не брошу тебя! Буду настаивать на своем.

«…на своем удобрении, наваленном от страха перед материнским гневом», – злорадно подумала я.

Так, стоп!

– Лавка?! «Кондитерская Лавка»?!

– Ну да…

Но я уже положила трубку.

Если я и вправду туда заходила, то почему не помню, как я добралась домой? Я имею в виду, в реальности. Я заснула там и далее видела только сон. Я же, черт побери, должна была как-то телепортироваться на свою подушку, на которой проснулась сейчас. Этот вопрос затмил все остальные, которые тут же принялись наваливаться на меня, подобно чокнутым регбистам. Не может же человек уснуть, успеть насладиться наиреальнейшим сном и чудесным образом оказаться в другом месте. Что-то неладное добавляют в местные булочки… Но я сомневаюсь, что девушка, работающая в Лавке, пусть и достаточно странная барышня, устоит перед соблазном покрутить пальцем у виска, когда я затяну байку об альтернативной мне.

Я посмотрела на себя в зеркало, боясь увидеть готическое нечто в козлячьей футболке. Ан нет. Вот моя блузка, вот моя приличная стрижка – вся полноценная я на месте. Это радует. Не радует только легкая степень амнезии.

Мне не хотелось ни есть, ни пить – на кухню я заглянула лишь для того, чтобы убедиться в ее солнечности и отсутствии пучков сушеной зелени. Я дома. Все хорошо.

«Никто не сходит с ума быстрее, чем абсолютно нормальный человек», – гласила мудрость, написанная мудрецом на стене подъезда. Так. Этой надписи здесь раньше не было, – подозрительно сощурилась я, поправляя воротник на своем любимом бежевом пальто.

Успокаивает то, что для создания вот таких искажений реальности достаточно заиметь несмываемый маркер и потерять совесть. А соседей с отсутствием совести у меня хоть отбавляй. По крайней мере, если судить по регулярному вою пылесоса часиков этак в полседьмого утра или полвторого ночи этажом выше. А уж когда с потусторонним хохотом по моему потолку проносится стадо неспящих в полночь маленьких человеков, у меня возникает неудержимое желание снять квартиру прямо над ними и заселить ее подкованными першеронами. Или ёжиками в стальных сандалиях.

Путешествие до кондитерской было до такой степени скучным на фоне всех этих галлюциногенных вкусняшек, что я даже не хочу тратить ни время, ни буквы на его описание. Да, по дороге мы с таксистом увидели экскаватор, врезавшийся в выпавший на дорогу из мусоровоза мусорный бак. Бабулю, избивающую клюкой фонарный столб. Девочку, выгуливающую на поводке мангуста, и даже небольшую стаю ворон, клюющих поставленное кем-то на обочине соломенное чучело в черном цилиндре.

Но я, равнодушно проводив происходящее взглядом, продолжила мечтать о том, чтобы поскорее добраться до Лавки, обнаружить ее (что очень важно!), зайти внутрь и получить ответы на мои вопросы. Ну, или хотя бы выведать рецепт чая, от которого напрочь отбивает память, и который дарует такую впечатляющую гамму эмоций, что в пору бронировать коечку в отделении для шизанутиков.

Вот она, родимая. Стоит, ждет меня. Потертая вывеска покачивается от легкого ветра. А неподалеку проходит какой-то маленький митинг.

Состоящая из десяти-пятнадцати душ кучка людей заключила в кольцо нечто, невидимое моему взгляду. Их спины были напряженно статичными, словно обсуждаемая ими тема касалась как минимум ракетной установки, активированной в сарае дяди Пети с соседней улицы.

В это время, минуя толпу, в «Кондитерскую Лавку» зашел молодой человек. Шел он быстро, едва ли не спотыкаясь в попытках совладать с излишне интенсивным темпом перемещения своих стоп. Стоп, сияющих ярко-желто-зеленым неоновым цветом. Что это: ботинки, обмотанные светодиодной лентой, или кроссовки, попавшие в чан с ядерными отходами, – насыщенность этого цвета была столь суровой, что глаза заслезились.

По-моему, я где-то видела этого парня и, скорее всего в другой обуви, ибо эту я бы запомнила раз и навсегда. В принципе, ввиду своей профессии, я уже успела по два раза перевидеть каждую блоху в этом городе, так что не удивительно, что я, даже под страхом четвертования, не смогла бы вспомнить, при каких обстоятельствах встречала этого человека.

Мы подъехали к пункту назначения, и я вылетела из такси, желая поскорее вонзить свое тело в Лавку вслед за парнем. Но почувствовала, как чья-то рука схватила меня за локоть.

– Девушка! Вы спешите в это заведение?! Неужели вы тоже пали жертвой черных сил, которые там обитают?!

– ААААААА!

Я заорала на взъерошенную женщину, которая, согнувшись, смотрела в мое лицо снизу в верх, наклонив голову на бок и горячо дыша мне в нос. И это было очень странно, потому как ростом она была примерно с меня, а то и выше. Это ж надо так изогнуться и извернуться!

Женщина, все также сгорбившись, упорно тянула меня в сторону напряженной кучки. А я, разрываемая страхом и любопытством, сопротивлялась, но не сильно. В итоге, она привела меня к людям, которые, открыв рты, слушали яростное выступление еще одной взъерошенной тетки, окружив ее узким кольцом.

Первое, о чем я подумала, – вот, к чему приводит нежелание носить шапку в холод. Второе родилось после того, как я услышала фрагмент речи оратора, – я нервно хихикнула.

– … гнусные булки! Эти запахи пленяют своей скверной! Девчонка торгует грешными мыслями! Что она нам показывает? То, чему быть не суждено! И ради чего! Развращает наши души, чтобы мы потом горели! Соблазняет! Мы сами не ведаем, что продаем наши души нечистому!..

«Ну, финиш», – вздохнула я.

– Вот ты, дитя! – вдруг резко ткнула в меня пальцем женщина.

– АААА, – одернулась я от неожиданности и попятилась, уткнувшись в чье-то тело, помешавшее мне слинять.

– За твою душу ведется борьба! Расскажи нам свою историю!

Глядя на ее трясущийся палец, я, спустя пару секунд, поняла, что тарахчу негромкое:

– I am Alice, I was born…

Причем с максимально варварским акцентом, с которым обычно поют вокалисты невысокосортных кавер-групп, перепевающие каких-нибудь Бон Джови или Кранберриз и совершенно не представляющие, что, помимо абсолютного копирования чужого музыкального произведения, неплохо было бы копировать и произношение иностранных слов.

– Видите! – торжествующе возопила тетка и толпа дружно ахнула, – ее лишили рассудка, ею уже овладели темные силы!..

На самом деле никакие темные силы мной не овладевали. Это моя обычная реакция на любые внезапности, сопровождаемые массовым вниманием к моей скромной персоне. Проще говоря, я не люблю публичные выступления, и, принуждаемая к ним кем-то, от волнения начинаю лопотать глупости, от чего моя нелюбовь становится еще больше и искренней.

Но фанатиков было уже не остановить. Они достали бутылочки с прозрачной жидкостью и начали плескать ею в меня.

Я поспешила выпрыгнуть из бешеной орущей толпы и, обернувшись, поняла, что народ устремился за мной. И это было уже не так забавно, как внезапно нашедшее на меня желание загавкать на людей. Благо, неподалеку зазвучала сирена полицейской машины – митинг явно был несанкционированным. И, на мой взгляд, совершенно ненормальным даже в условиях весеннего обострения.

У фанатиков хватило мозгов разбежаться по дворам, ведь души грешных любителей сдобы из-за стен колонии спасать нелегко. На всякий случай я тоже поспешила скрыться – бравые служители закона вряд ли намерены верить честному слову барышни, резво уносящей ноги от толпы сектантов и полицейской машины. Скорее всего мне пришлось бы отдуваться за всех, кто профессионально слился с толпой, а я не затем стремилась вернуться назад в реальность, чтобы взять на себя ответственность за чей-то идиотизм.

Скрыться я решила в месте, куда и стремилась, но, едва коснувшись ручки двери, была вынуждена отскочить в сторону.

Тот самый парень в неоновых ботинках, как ошпаренный выскочил из заведения под звон колокольчиков, и, окинув меня ошалелым взглядом, исчез за углом дома под громкое мяуканье, доносящееся из глубины двора. Я вспомнила этого парня. Мы встретились при тех же обстоятельствах на этом же самом месте. Именно он, понурый, выходил из Лавки в тот вечер, когда я впервые сюда зашла. Надо же, какие перемены: горящий взгляд, взъерошенные волосы, розовые щеки – словно он не сидел в Лавке, а как минимум делал в ней ремонт.

Я взглянула вглубь двора, заросшего плотной стеной сухой травы, поднимающейся в человеческий рост. Естественно, в этой поросли я не увидела источник пронзительного мяуканья, но, совершенно не относясь к касте зооактивистов, я не сильно-то и стремилась помочь всем нуждающимся и мохнатым. Решив, что не стоит и начинать, я, выдохнув, зашла в Лавку.

Знакомый полумрак и знакомый мелодичный колокольчик, который оповестил хозяев о моем визите. Странная атмосфера, учитывая, что на улице – день, а в Лавке – полутьма. Здесь были два небольших и тонких источника света – окна, украшенные портьерами шоколадного оттенка. За ними явно вечерело. Но я предпочла объяснить это тонированными стеклами, и даже думать не хотела о чем-то мистическом. Хватит с меня.

Я открыла дверь и выглянула на улицу. День. Прохлада весеннего утра. Да. Это явно тонированные стекла.

И повернулась. Она стояла прямо передо мной.

– Добро пожаловать в «Кондитерскую Лавку», – мило улыбнулась девушка, сверкнув янтарными глазами и глядя прямо в мои.

В глаза бросился бейджик, приколотый к ее блузке.

«Анна. Администратор, кондитер, маг», – прочитала я витиеватые буквы.

– Доброе утро! Я тут…

– Вы, наверное, пришли забрать пакет, что забыли вчера, – мягко вставила реплику Анна, воспользовавшись паузой в моем предложении.

– Э, не совсем так… – я снова не закончила фразу, потому что перечитала бейджик Анны и поняла, что с него исчезло слово «маг». «Анна. Администратор, кондитер, владелец». Я потрясла головой, пытаясь проморгаться.

– Думаю, вам не помешал бы витаминный облепиховый чай, – предложила Анна, жестом приглашая меня сесть за столик, – за счет заведения.

Я решила присесть во многом за тем, чтобы сформулировать членораздельные вопросы, и выбрала тот же самый столик, за которым сидела в прошлый раз. На картине, висящей на стене напротив, больше не было ни девушки с гитарой, так похожей на меня, ни блондинки с ребенком. Теперь на ней изображен хмурый парень – тот самый любитель неоновой обуви. Я рассмотрела его лицо: точеные черты, яркие небесно-голубого цвета глаза, светлые волосы и кустистые брови, недовольно сдвинутые к переносице. Не мужчина, а мечта валькирии.

Анна принесла дивно пахнущий облепиховый чай невероятно быстро и, улыбаясь, поставила прозрачный чайник на мой столик.

– Послушайте, – затарахтела я, – я совсем не помню, как вчера добралась домой. Совсем память отбило.

– О, вы так быстро выскочили, что даже не успели попрощаться.

– Выскочила?

– Да. Но сначала уснули. Атмосфера здесь располагает к особенным сновидениям.

– Подождите… Но был май… Тепло… И моя одежда… Что вы добавляете в чай?! – меня вдруг осенило.

Анна хитро сощурилась.

– Всего лишь щепотку ваших желаний.

– Эта «щепотка» хоть легальна?

Девушка усмехнулась и протянула мне бумажный пакет.

– Я продаю самые обычные сладости и самый обычный чай. Но, по странному стечению обстоятельств, люди всегда видят в них что-то большее.

Я открыла пакет, и меня окутал невероятный аромат коричных булочек.

– Вы как будто что-то скрываете…

Анна села на стул напротив, загадочно наклонилась ко мне и тихо произнесла:

– Ну только если рецепт яблочного штруделя для девушки, замученной обыденностью.

– Откуда вы…

– У вас в глазах тоска, ее вой за милю слышно, – Анна встала, – наслаждайтесь чаем.

Я даже рот открыть не успела, а она уже, взмахнув клетчатой юбкой, исчезала в двери кухни, что-то напевая себе под нос. Удивительно юркая особа.

Вот теперь докажи, что я не утконос. Когда человек делает вид, что ничего не произошло, и он «ничего такого не говорил», это обескураживает. Ведь никто не вел протокол беседы, и никто не записывал ее на диктофон, чтобы при необходимости предъявить доказательства. А, учитывая происходящие вокруг меня странности, я вообще не имею право отвечать за то, что увидела или услышала. Возьмем хотя бы надпись на бейджике Анны. Маг. И вдруг, не маг. А всего лишь владелец, администратор….

Ну, раз предложено… Я отхлебнула чаю. Божественно! Горячо. Сладко и одновременно кисло. Как я люблю.

Я в который раз взглянула на картину-оборотня. Странно. Парень вроде такой серьезный, а обувь выбирает с закрытыми глазами. Мужчины с такими лицами и таким взглядом обычно раскладывают на столах зубочистки одна к одной, работают в скучных фирмах по производству скучных вещей, типа зубочисток, и бреются каждое утро, с целеустремленностью маньяков истребляя каждую ускользнувшую от лезвия щетинку пинцетом, приподнимая ее зубочисткой. И уж конечно, носят классическую черную, до блеска начищенную обувь, в которой можно узреть отражение блестящих перспектив. Но никак не ярко-желто-зеленое слепящее нечто, способное сыграть роль психотропного оружия.

Но со времени моего последнего изучения, картина претерпела некоторые изменения. И снова я не смогу доказать: вина ли это моей невнимательности или странного чая, который я, уже наученная опытом, все равно продолжаю пить, даже в этот самый момент выработки этих самых мыслей.

За спиной у хмурого парня возникла лохматая девушка в длинном сером бесформенном платье. И судя по ее гневному лицу и широко раскрытому рту, она явно что-то орала. Но не ему, а куда-то перед ним. Словно бы… мне. В руке вопящей находилась раскрытая книга, а в позе – желание как минимум сжигать ведьм или свергать власть Романовых.

От созерцания нового художественного сюжета меня отвлек нарастающий гомон за окнами. Что там опять творится? Любопытство выдернуло меня из-за стола и швырнуло в сторону тонкого высокого оконца.

Уже не вечер – ночь. Горит фонарь на стене Лавки. И факелы в руках митингующей толпы, в которой я рассмотрела несколько знакомых лиц. Это что еще за доморощенное линчевание? Кому-то не дают уснуть лавры испанской инквизиции?

– Анна! – заорала я, но мне никто не ответил.

А тем временем вперед из толпы вышли худая взъерошенная женщина – явно та, что изображена на картине. И парень в неоновых ботинках. Они закричали какие-то нечленораздельные слова, возводя руки к небесам, и окончательно меня перепугали.

– Ээй! Тут гости незванные! И явно нежеланные! – ответом на мои более мотивирующие выкрики по-прежнему была тишина.

Я бросилась искать хозяйку заведения, от души надеясь, что она, обнаружив злых крестьян, не умчалась в закат раньше меня, тарахтя что-то о своей горькой предпринимательской доле.

На полке бара сидел огромный пушистый белый кот, которого раньше или здесь не было, или на которого я попросту (трудно представить) не обратила внимания, и не спускал с меня глаз.

– Где она?! – рявкнула я ему. Но он, как это и положено коту, не ответил. Только недовольно моргнул два раза. Как бы говоря: «Мне пофиг на твои проблемы, жалкое создание».

Так. Я пока тут одна. Подмоги в лице хозяйки и какого-никакого гипотетического персонала из кухни пока не предвидится. Что ж делать? Вооружиться скалкой?

Я с ужасом глядела на входную дверь, которая вот-вот должна распахнуться настежь или вовсе слететь с петель под напором расцивилизовавшейся толпы, явно жаждущей предавать что ни попадя огню и анафеме.

Ключ! В скважине под узорчатой дверной ручкой торчал здоровенный вычурный ключ! И – уже снова стоя у стойки бара, – я осознала, что только что, секунду назад, ноги сами понесли меня к двери и руки провернули в скважине это увесистое латунное нечто, издавшее сочный звук закрывшегося замка.

Заперто, булочки кончились! Никогда приходите, пожалуйста!

Крики снаружи усилились. Но мне совсем не хотелось вслушиваться в их суть, меня и так уже основательно трясло от страха и накатившей паники. Продрифтовав за барную стойку, я метнулась на кухню и, распахнув дверь, застала кухонную утварь в присущем ей неодушевленном виде и поразительное отсутствие поваров. Но вопросами задаваться было некогда, тем более, что я явственно почувствовала запах гари. Я промчалась по кухне в поисках подсобных помещений, где могли бы находиться заинтересованные в развитии событий сотрудники, и, не найдя таковых, снова вылетела в зал.

Который начал заполнять дым.

Мельком взглянув в окно, я увидела ликующую толпу, радостно подбрасывающую факелы к стенам Лавки и сполохи разгорающегося пламени.

Ощущая себя подкопчёной ведьмой на костре, я рванула назад. Надо давать дёру. Служебный вход, тайный черный лаз? Вряд ли. Но на кухне я видела окна. Обычные, без изысков и тонированых обманок, но зато с форточками и фрамугами.

Так что, спешно натянув свое бежевое пальто, я устремилась в сторону кухни, попутно и впервые в жизни сыграв в благородство: подхватив с полки на руки пушистого и самого тяжелого кота в мире. Он и не думал спасать свою жизнь, сидя бело-ватным комком, подобно флегматичному чучелу. Видимо, очень любит местный успокаивающий чаек. Дрожащей от адреналина рукой я повернула ручку окна на кухне, распахнула его и, держа второй на плече совершенно индифферентно настроенного кота, спрыгнула на сочную свежую траву, усыпанную цветущими одуванчиками.

Снова поздняя весна. Наступающие сумерки. Тепло.

Да что за бешеная смена сезонно-временных глюков здесь происходит???

Я помчалась прочь. «Прочь» здесь означало здоровенную дыру в полусгнившем заборе, усердно проломанную деградирующим населением, усиливающим свою могучесть напитками бесстрашия.

Кот в моих руках своим спокойствием мог бы выбесить Будду. Он ни разу не сделал попытки шевельнуться, воткнуть в меня когти или хотя бы высказать гневное «мрр-мяу». Зверь практически был перекинут через мое плечо, и висел на нем подобно сползшему растолстевшему шарфу-боа. Задние лапы и аномально пушистый хвост покорно болтались в воздухе, а я придерживала монстра за спину, чтобы он с меня не брякнулся.

Из сумрачной глубины захламленного двора, где я оказалась, донеслось тонкое жалобное мяуканье. Еще один желающий быть спасенным? «Ну уж нет, – подумала я, – ты, братец, на улице, и можешь самостоятельно сделать ноги. Да тебя вообще могут не заметить».

Я выпорхнула со двора в дыру забора и остановилась, чтобы отдышаться, а заодно и поглядеть на степень разгорающегося безобразия. Я могла бы предположить, что фанатично преданные своим идеалам странно одетые люди до добра не доведут, но то, что именно меня и именно сегодня – не могла даже и представить.

Из окон «Кондитерской Лавки» вовсю валил дым. Ликующая толпа не спешила расходиться, сквозь дыру в заборе я видела освещенные огнем довольные лица, одно из которых вдруг уставилось на меня.

– Она убегает! – завопило лицо.

Завопила и я, резво взяв с места прочь и в карьер. Судя по звукам, за мной ринулась вся неистовая человеческая масса, размахивающая палками и, думаю, еще граблями и вилами. Если бы мне довелось лицезреть эту картину со стороны, я, наверное, сходила бы под себя от смеха. Посудите сами: странно одетые люди во главе с хмурым парнем в кожаной куртке и сияющих в отблесках пламени ультрамодных ботинках с факелами и, возможно, граблями и вилами, с улюлюканьем несутся за орущей девушкой с белой кошкой в руках по ночному городу, будем откровенны, твердого 20-го века – это не столько странно, сколько дико смешно.

А еще, наверное, захватывающе. Глядишь так и думаешь: крутое кино снимают, должно быть!

Я вовсю улепетывала. «Кондитерская Лавка» вовсю горела. По закону экшн-кинематографа я должна была бежать, бежать, потом споткнуться, упасть, выронить свою тяжкую живую ношу, выбежать на открытую площадку, где меня невозможно потерять, потом снова бежать, бежать, спотыкаться и падать. Но я, немного оторвавшись от кино-традиции и коллектива, нырнула в темную подмышку первой подвернувшейся подворотни и сильно затаилась.

Толпа, как ей и положено, с гомоном, топотом и сполохами факелов пробежала мимо.

И тут кот в моих руках сочно зевнул и с чавком закрыл пасть. Словно давал понять, что пронесло, опасность миновала, можно расслабиться вконец.

Я решила пересидеть минут десять, чтобы не наткнуться на отдельные поисковые бригады крестоносцев. Как знать, что на уме у этих пироманов в период особо мощного подтекания чердака? Да и разве фанатики бегают за людьми ради того, чтобы просто пощекотать? Было бы забавно, если бы, догнав меня, они спросили: «извините, не подскажете ли вы, в какой стороне Пруссия, а то мы малость заплутали».

За неимением альтернативного занятия, я принялась поглаживать кота.

Если это реальность, то какая-то она опять странная. Не беру в расчет свои визуальные глюки, в конце концов, каждому может привидеться слово «маг» на бейджике у непонятной администраторши. Я почти в этом уверена.

Разве в нашем городе может произойти нечто подобное, да еще такого масштаба? Чтоб буйствовала разъяренная толпа непонятных сектантов, происходило грандиозное сожжение заведения общепита, спасался молодой особой кот-пофигист, реализовывалась попытка реконструировать салемский движ?

И вообще последний пожар здесь состоялся в 1988 году, когда на концерте в местной филармонии какому-то умнику пришло в голову зажечь самую настоящую свечу во время лиричной песни и чихнуть. Сгорели четверть зала, парик на билетерше и брови у учительницы физики, свято верящей в то, что ежедневное умывание коньяком продлит ее молодость. Это событие до сих пор обрастает слухами, став своего рода городской легендой. Мол, Агузарова привлекла внимание рептилоидов из космоса, и они пальнули по ней лазером.

Может, я до сих пор сплю?

Кот не шевелился. Был ли он в шоке, в прострации или поймал дзен, но такого спокойного животного я в жизни не встречала.

– Ты хоть живой? – прошептала я, потеребив его шерсть.

Кот аккуратно сжал переднюю лапку и кольнул когтями мое плечо, как бы сигнализируя «все норм, не ёрзай». Но я и не ёрзала. Я осторожно вгляделась в темноту улицы, высунув нос из своего укрытия. И моя голова, чьи мысли изрядно подкосили эти скачки через сны-реальности, начала понемногу соображать.

Сейчас неподалеку вовсю полыхает здание, но нет никакого запаха дыма, ни звука сирен от автомобилей спецслужб. И сейчас ночь, черт побери, а не день!

Похоже, я все это время просто сплю в Лавке у Анны. Мне приснился дурацкий сон, в котором я проснулась и подумала, что это сон, а потом проснулась снова во сне, а на самом деле продолжаю сидеть в этой идиотской Лавке у «не мага» Анны и спать!

А этот самый парень, стоящий во главе своего инквизиторского воинства, как раз выходил из Лавки в тот самый вечер, когда я в нее вошла. Мой мозг запомнил его образ, трансформировал, извратил, сел сверху на это месиво и поелозил. Все логично. И значит, я все еще сплю.

– Ну привет!

Кто-то резко плюхнулся рядом. У меня не то, чтобы застыла кровь в жилах, ее эритроциты дружно взвизгнули, замерли и упали в обморок.

Я заметила ярко-желто-зеленое свечение в темноте.

– Уф, еле сбежал от этих клоунов, – тот самый парень в неоновой обуви дружелюбно толкнул плечом мое плечо, – подумать только: «Сжечь ведьму!». Такое только в кино посмотреть можно. А ты испугалась, да? Ну прости. В этой игре я решил плюнуть на все условности и мораль.

– Игре? – я прижала к себе кота сильнее, словно он мог бы каким-то образом меня защитить. Кот икнул.

– Аааа, до тебя еще не дошло! – хохотнул мой собеседник, – добро пожаловать в этот дурдом! Здесь довольно паршиво, но ты втянешься. Впереди тебя ждет много приколов, – приглушил голос любитель ядовитых лаптей, думая, что добавляет монологу зловещей загадочности, – а в конце ты очнешься в окружении санитаров с иголкой в заднице.

– Ничего не поняла, вы о чем?? – я с трудом сдержалась, чтобы не пнуть его в коленку.

– Я сжигаю эту лавчонку уже в седьмой раз. И каждый раз, когда я сюда прихожу снова, она снова на месте. Сечешь? Мы в круге. А для тебя он, видимо, вообще первый?

– Первый круг? Ты вообще кто?

– Ну вот, мы дошли до сути, – усмехнулся парень, – Миша, очень приятно познакомиться!

– Алиса.

– … в стране шизы, – добавил Миша и довольно заржал, – рассказывай. Мы тут все равно надолго. А завтра неизвестно в каком стоге сена я проснусь. Да и ты тоже. Или ты еще не просыпалась в гнезде аиста с одуванчиками в ушах?

– Эээ…что за? – меня возмутил подобный вариант утреннего пробуждения.

– Так у тебя все самое интересное впереди! – излишне радостно возвестил Миша и хлопнул по моему плечу.

Я бы пнула его, но, несмотря на его явную раздражающую чокнутость, я не испытывала к нему неприязнь той концентрации, которая позволила бы мне не испытывать потом чувства вины.

– Давай по порядку. Ничего не могу понять! – я взглянула на него со всей строгостью, которую позволяли мой теперешний вид и местонахождение.

– Итак. Все это – ненастоящее. Иллюзия, морок, до жути реалистичный сон, наваждение, мощные глюки от наркоманского прихода – называй, как хочешь. Но – ненастоящее. Хотя огнем тут можно обжечься, вкусный чай в Лавке – с удовольствием выпить, а вот этого мехового тормоза, – Миша ткнул пальцем в спасенное мной белое недоразумение, по-прежнему находящееся в прострации, – с кайфом наглаживать по пузу, если очень хочется.

Я здесь по местным меркам уже около месяца. Каждый день новый прикол, новая жизнь, новые люди. И все крутится вокруг этой долбанной Лавки. Когда наступит день, когда ночь – непонятно. И как выбраться из этих кругов – тоже непонятно. Я пытался выпытать у Нее, ловить Ее, орать на Нее, сжигать Ее кабак дотла, ломать стены, – все без толку. Закрыл глаза, открыл – и новая реальность, реальная до жути. И только я в ней всегда – ничего не понимающий дебил. Я был клоуном в цирке, сантехником (ты даже представить себе не можешь, что можно вытащить из слива в ванне. Брр.), промышленным альпинистом – я тогда проснулся в новом круге, когда падал с местной девятиэтажки. Вот сегодня я – сектант и, судя по всему, еврей и девственник. По поводу первого уверен, в связи с анатомическим фактом, а про второй мне сообщил мой указатель: он сработал на голозадую старушку, приносящую мадагаскарского таракана в жертву какому-то непонятному богу.

– Фу.

– Вот и я так сказал, а она избила меня посохом, – Миша потер шею.

– И что теперь делать? – внутри меня все упало.

– Я предлагаю танцевать в сомбреро. Держи маракасы.

Миша действительно достал из-за пазухи два маракаса и протянул их мне.

– Сомбреро я видел недавно в магазине «Полная шляпа». Планирую его ограбить в следующем круге. Ты со мной?

– Нннеет, спасибо.

– Ну как хочешь, – Миша сел по-турецки, в очередной раз сверкнув своими незабываемыми башмаками, с энтузиазмом, но тихонько затряс инструментами, затянув что-то вроде «дееееспааазито», и закрыл глаза от удовольствия.

Я же почувствовала, как моя измотанная кукуха, под прикрытием моей же стремительно съезжающей крыши навостряет лыжи куда-то в район Занзибара.

– Знаешь, Анна мне сказала, что что-то добавляет в чай. Типа «щепотку наших желаний», – вдруг вспомнила я, – может, все из-за этого? Глюки, круги эти, вымороченные приключения…

– Она с тобой разговаривала? – прервал драм-партию Миша и, похоже, немного обиделся.

– Не так уж много и, в основном, загадками. Может мы что-то загадали, когда пришли к ней? Вот о чем ты думал?

– О том, что если современным девушкам вскрыть череп, вытащить оттуда мозг и положить вместо него свиную рульку, то ничего не изменится, – выпалил он.

– Н-да…

В моей голове все смешалось: люди, кони, утки… Когда логика упирается в необъяснимое, и с толку сбивает именно то, что к этому необъяснимому упорно ведет логика, даже не знаешь, что и думать. Так что к лешему все эти «все необъяснимое имеет логическое объяснение». Вот я. Вот мой город, но в то же время и не мой город. Как минимум без той унылой атмосферы, которую я наблюдаю все свои двадцать восемь годиков.

Теперь здесь – круговорот невероятных событий. Кажется, поверни голову, и увидишь, как за углом, звучно порыкивая, Чубакка доедает ногу коровы.

Едва слышный шорох и слабое сияние откуда-то сверху внезапно привлекают мое внимание. Я поднимаю голову вверх, в темное небо. Летящая по небу звезда вдруг ярко вспыхивает и устремляется вниз, оставляя за собой длинный дымный хвост. Сияние усиливается, а шорох перерастает в отдаленный угрожающий гул.

– Это что? Метеорит?! – воскликнула я.

– Что, опять? О как. В повторы я еще не попадал, – флегматично вздохнул Миша, отложив свои погремушки и встал с земли, – пойдем-ка поскорее отсюда, он по любому бахнется где-то неподалеку, и тогда станет кисло. Умереть мы не умрем, но пару часов будем слушать только шум в ушах и закидываться таблетками от головной боли.

Он ухватил меня за руку и потащил прочь из закоулка.

– Такое уже было, да? – осведомилась я.

– Ага, – отозвался Миша, – я тогда сдуру прямо к этому огоньку пошел, как муха на фекалию, и попал под ударную волну. Ох, и ушатало же меня тогда… До сих пор одно ухо иногда закладывает.

– Тогда давай втопим что ли, – предложила я и, придерживая сроднившегося со мной кота, перешла на легкий бег.

Мы пробежали пару кварталов по улицам города. Вечернего, обычно полупустого города. И внезапно улицезрели пробку такой грандиозности, что в ней стоял даже танк.

Начиналась она с перекрестка, где передним колесом в канализационном люке застряла всамделишная карета, а впряженная в нее брыкающаяся четверка лошадей активно усугубляла ситуацию. Вместо того, чтобы помочь, люди, все как один, сидели в своих машинах и, матерясь, давили на клаксоны. Ну да, это определенно поможет бьющимся в истерике животным и кучеру, который, силясь, старался вытащить колесо из западни, и которого в то самое мгновение, как мы обратили внимание на эту ситуацию, вырубил копытом один из скакунов.

– Аай! – до сего времени сидевший мирно на моих руках кот резко дернулся, поцарапал мне запястье, сверзился на тротуар и, словно призрак, исчез во тьме, метнувшись в сторону почившей в пламени «Кондитерской Лавки».

Тут я услышала мощный «бум!». Обернулась и утонула в ярком белом свете.

*************************************************

– Мама, тавай! Тавай икать!

«Какой же это все-таки пронзительный и невыносимый звук…», – первое, о чем подумала я, не желая открывать глаза. Но обладатель этого звука принялся дергать меня за нос и шлепать по лицу. Ребенок. Определенно ребенок.

«Тавай икать». Я открыла глаза и вперилась в раскрасневшуюся крохотную мордаху, улыбающуюся мне, как носферату, – у маленького человека не хватало большинства зубов, а вот резцы были на месте, и, почему-то сужались книзу и торчали в разные стороны.

– Ну, класс, – отметила я и на всякий случай перекрестилась.

А где это я, собственно?

Уютная спаленка. Светлый интерьер, легкие шторы, большая кровать. Всюду пастельные тона, словно здесь готовились снимать рекламу йогурта. Роль иммунитета досталась бы вот этой милой розовой плюшевой многоножке, а злую бактерию бы сыграл сей странный ребенок, в эту самую минуту с энтузиазмом отгрызающий своими немногочисленными зубами одну из ее ног.

Если подумать, неплохой круг. Пока что. Что дальше?

А дальше в спальню вошел… Миша.

– Доброе утро, дорогая! Ты родила нам чудесного лепрекона, не пора ли делать нового? – возвестил он, хохотнул и прыгнул ко мне в постель.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/olga-grin/konditerskaya-lavka/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения